|
Страница 6 из 7 Чем у нее прав больше? — снова кричит ЛРП, указывая на Евдокию Петровну, и поворачивается к майору.— Где такой закон, милиция? Галушка спокойно обходит Невзорову и делает мне знак, чтобы я приблизилась к нему. За полированным шкафом, в полумраке лежит Анечка с закрытыми глазами. Я удивляюсь, как она спала в таком грохоте. Шепчу ей в ухо, чтобы проснулась. Но Анечка не просыпается. Она икает, и я слышу запах вина. Что же такое? Громко говорю об этом Галушке. — Ну а за это, знаете, что бывает? — спрашивает он Невзорову и добавляет презрительно: — Тоже мне мать! Она явно пугается. Голос ее, до сих пор наглый, дрожит. — Шампанского! Стаканчик! Клянусь!—-повторяет Анечкина родительница, и я вдруг отчетливо сознаю разницу между этими словами —«мать» и «родительница». Мы выносим Анечку. Внизу Евдокия Петровна указывает дом, стоящий рядом. Вот оно что! По соседству с деревянной развалюхой! Куда ехать? В интернат? Там пустынно и тоскливо, никого нет. Домой, к Лепестинье? Наверное, сладко спят. Я соглашаюсь пойти к Евдокии Петровне, и майор провожает нас к подъезду, помогает внести Анечку. Девочка просыпается только на мгновение, когда мы поднимаем ей руки, чтобы снять платьице, осознанно глядит на меня и, словно участвовала во всех разговорах, внятно и спокойно говорит: — А мамку жалко. Глаза ее тотчас закрываются. Евдокия Петровна раскладывает ее белье и все время вздыхает. А я думаю про Анечкины слова. Где же истина? Тут, когда пожалела? Или там, в школе, когда стыдилась, не хотела видеть, боялась за Евдокию Петровну?
|
